С недавних пор администрация США увлеклась классификацией и распределением зарубежных стран по различным спискам и группам. Можно вспомнить внезапное появление на политической карте мира неких "государств-изгоев", нанизывание трех наиболее злостных "изгоев" на "ось зла" (которая впоследствии прошла еще через несколько стран) и загадочное образование под названием "антииракская коалиция", от имени которой США и Великобритания одну из стран этой самой "оси" захватили.

На прошлой неделе координатор Отдела реконструкции и стабилизации Государственного департамента США Карлос Паскуаль объявил о появлении еще одного подобного списка - списка стран "наибольшей нестабильности и риска".

Паскуаль объяснил, что отныне разведывательные службы США каждые полгода будут обновлять перечень из 25 государств, ситуация в которых, по мнению Вашингтона, может потребовать вмешательства со стороны США.

Каким именно образом будет осуществляться такое вмешательство, глава Отдела реконструкции и стабилизации не уточнил, отметив лишь, что предотвращение конфликтов и восстановление государственных структур, уничтоженных в ходе военных действий, является "одним из основных внешнеполитических вызовов" для США. Это заставляет задуматься о судьбе государств, включенных в "список Паскуаля".

Портативная администрация

Отдел реконструкции и стабилизации Государственного департамента США был создан в августе 2004 года. В его функции входит наблюдение за конфликтными и пост-конфликтными ситуациями в зарубежных страных, с тем чтобы, используя мирные способы вмешательства во внутренние дела этих стран, удерживать их от столкновений и гражданских беспорядков, одновременно подталкивая к миру, демократии и рыночной экономике. Кроме того, отдел играет роль посредника между США, их союзниками, другими странами региона, в котором проходят американские операции, а также ЕС, ООН и другими международными организациями.

Фактически задача Отдела реконструкции и стабилизации заключается в том, чтобы в предельно сжатые сроки развернуть в любой "горячей точке", где США будут проводить будущие военные операции, компетентные структуры оккупационной администрации.

Надо признать, что необходимость в подобной организации назрела у США уже давно. Стоит только вспомнить беспорядочные действия спешно созданной гражданской администрации в Ираке, так и не сумевшей обеспечить надежную поддержку войскам коалиции и в конце концов с облегчением сдавшей дела не менее спешно созданному местному правительству. Или организованное на скорую руку демократическое правительство Афганистана, которое до сих пор предпочитает не появляться за пределами Кабула.

Судя по всему, в идеале Отдел реконструкции и стабилизации должен стать той силой, которая смогла бы взять под свой контроль оставшуюся без "туземного" руководства страну, обеспечить всем необходимым американские войска, избавив их от необходимости отвлекаться от своих непосредственных обязанностей, и заняться подготовкой местных кадров для создания такой государственной структуры, которая бы устроила Вашингтон.

Из такого представления о роли Отдела реконструкции и стабилизации Госдепа США логически вытекает и необходимость в "списке Паскуаля". Для того чтобы быть в состоянии быстро наладить эффективное управление разоренной страной, неплохо бы знать заранее, когда и какой именно страной надо будет управлять.

Именно поэтому, помимо восстановления уже сгинувших государств, отдел должен заниматься прогнозированием того, какие именно государства в ближайшее время имеют шанс познать все прелести гуманитарных военных операций США, а также планированием наиболее разумного и быстрого их усмирения.

Нужный человек на нужном месте

В свете всего вышесказанного весьма любопытным, если не сказать настораживающим, является послужной список самого Карлоса Паскуаля. Если предположить, что он назначен координатором Отдела реконструкции и стабилизации Госдепа не случайно, то становится вполне очевидным, какую именно часть света США собираются реконструировать и стабилизировать в первую очередь.

С 1992 года и вплоть до его назначения главой отдела в 2004 году, карьера Паскуаля неразрывно связана со странами Восточной Европы, а конкретнее - со странами бывшего СССР.

За прошедшие 12 лет Паскуаль успел поучаствовать в Группе по работе с новыми независимыми государствами, в Агентстве международного развития, в Агентстве национальной безопасности, побывать на должности специального советника президента, посла США на Украине и координатора американских программ помощи странам Европы и Евразии. Везде основной зоной его интересов оставались страны бывшего СССР, в первую очередь - Россия и Украина. Можно предположить, что он не изменит своим привычкам и возглавив Отдел реконструкции и стабилизации.

Конвейерная демократизация

Все, кто живет под гнетом тирании и безнадежности, знайте: Соединенные Штаты помнят о вашем угнетении и не простят ваших угнетателей. Когда вы подниметесь на борьбу за свою свободу, мы поднимемся вместе с вами.

Джордж Буш, речь на церемонии инаугурации в январе 2005 года

Собственно говоря, Отдел реконструкции и стабилизации стал еще одним полезным инструментом во внешнеполитическом "демократизационном наборе" США. Он составит идеальный тандем с Управление по демократическим движениям и переходному периоду к демократии, которое будет создано, если американские конгрессмены одобрят "Закон о продвижении демократии", внесенный на рассмотрение в начале марта.

Как свидетельствует история, усилия США по насаждению демократии обычно приводят к актам гражданского неповиновения, восстаниям, гражданским войнам и другим явлениям, которые, собственно, и делают обстановку в стране "нестабильной и рискованной".

Это, в свою очередь, автоматически включает такую страну в список государств, которым необходима помощь США, - и тогда в дело вступает Отдел реконструкции и стабилизации.

Почему Люксембург - мировой чемпион по производительности труда и где в рейтинге Россия?

Лидер по производительности в мире – карликовое государство в центре Европы, Люксембург. За ним следуют богатый нефтью и газом Катар и игорная столица Азии, специальный административный район Китая Макао. Точки же роста расположены на Севере Европы, в Африке и Азии. О чем еще говорит международная статистика по производительности?

Лидеры и статистика

Почему Люксембург, государство площадью примерно 2500 кв. км с населением около 600 000 человек, опередил, к примеру, считающиеся технологически более развитыми США, Японию и Германию?

Здесь благоприятный режим ведения бизнеса, это европейская налоговая гавань и один из финансовых центров Европы. Благодаря всему этому здесь зарегистрированы международные компании – например, штаб-квартира Skype и представительства Goodyear и DuPont. В стране развито банковское дело и финансовые услуги, есть металлургическая промышленность.

С 1991 г. производительность труда здесь выросла примерно в 1,5 раза. Но статистика лукава.

«История Люксембурга – это история офшорной экономики. Учитывая малое количество жителей и большое число компаний, которые имеют там свои представительства, а значит, фиксируют там часть прибыли, общий итог получается довольно высоким», – говорит директор программы «Экономика энергетики» Российской экономической школы Виталий Казаков. К странам с бóльшим числом населения такую модель увеличения производительности труда применить нельзя.

Случай Катара похожий, но здесь высокий уровень производительности труда объясняется тем, что страна богата природными ресурсами, а население составляет всего 2,5 млн человек. Тиражировать такой результат тоже затруднительно, говорит Казаков.

«Учитывая, что население Люксембурга мало, а объемы регистрируемой прибыли солидны, производительность получается высокой. Но если следовать этой логике, то Катар – тоже страна с высокой производительностью труда, хотя местное население там не работает [живя на нефтяную ренту]», – говорит Евгений Ицаков, доцент кафедры менеджмента и предпринимательства факультета экономических и социальных наук РАНХиГС.

Экономика Макао росла, пока росли аппетиты туристов, особенно из материкового Китая: из 31 млн туристов здесь в прошлом году 28 млн приехали из материкового Китая. Но последние несколько лет туристы тратят меньше – как в казино, так и за их пределами. Падение выручки игорной индустрии Макао началось с 2014 г. (-2,6%), в 2015 г. она сократилась уже на 34%. В итоге после 2013 г. производительность труда здесь падает.

Если ориентироваться на данные Всемирного банка (ВБ), то уровень производительности труда в самом Китае с 1991 г. вырос в 8,5 раза. В целом же страны Юго-Восточной Азии и Тихоокеанского региона по производительности труда выросли почти в 3 раза.

Среди лидеров по производительности в России – экспортные регионы с высокой долей добывающих производств, а также Москва и Санкт-Петербург, сообщала зампредседателя Совета по изучению производительных сил Надежда Михеева на конференции в Высшей школе экономики в 2015 г. В целом уровень производительности труда в России неоднороден – разница между регионами доходит до 6 раз, подсчитывала она, проанализировав данные Росстата по 79 регионам по ВРП, занятости и капиталу за 2005–2012 гг.
С 2003 г., по данным Росстата, производительность труда в разных отраслях российской экономики росла разными темпами. Пик роста в добыче полезных ископаемых пришелся на 2009 г. (+8,5% к предыдущему году), в строительстве – на 2006 г. (+15,8%), а в обрабатывающей промышленности – на 2004 г. (отрасль показала почти 10%-ный рост). Но по итогам 2015 г. статистика показывает снижение индекса производительности практически во всех отраслях. В добыче полезных ископаемых она снизилась на 1,6%, в обрабатывающей промышленности – почти на 3%.
Данные Росстата позволяют сопоставить уровни производительности труда в отраслях естественных монополий. Наиболее высокий уровень производительности труда в 2015 г. в отрасли «Транспортировка нефти и нефтепродуктов по магистральным трубопроводам», а минимальный – в отрасли «Услуги общедоступной почтовой связи»: 17 400 руб. на человека против 388 руб.

Быстро растущие неразвитые

Интересно, что стремительный рост производительности труда демонстрируют наименее развитые страны – Экваториальная Гвинея и Мьянма. У Гвинеи, к примеру, разница между ВВП в расчете на одного занятого в 1991 и 2016 гг. составляет 26 раз. Такого роста не показала больше ни одна страна из списка. А у Мьянмы эффективность выросла в 12 раз (все данные – ВБ).

Экваториальную Гвинею авторы Индекса экономической свободы от The Wall Street Journal и исследовательского центра Heritage Foundation называют одной из самых быстрорастущих экономик Африки и третьим по объему добычи производителем нефти в части континента южнее Сахары. Но экономика Гвинеи почти полностью зависит от нефти – на этот сектор приходится почти 80% ВВП. Благодаря росту цен на нефть рос и подушевой ВВП (причем с низкой базы). А потому вряд ли рост в этой стране можно назвать экономическим чудом, которое стало возможно благодаря улучшению бизнес-климата или технологическому развитию. К тому же с 2008 г. производительность начала падать. Эксперты Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД) пишут: это свидетельствует об уязвимости страны по отношению к мировой конъюнктуре в сырьевом секторе.

У Мьянмы другая история. По данным ЮНКТАД за 2014 г., она вошла в список наименее развитых азиатских стран с самыми высокими темпами роста производительности труда с 1990-х гг. Взрывной рост был характерен для экспортеров продукции обрабатывающей промышленности и стран со смешанной структурой экспорта. Чем объясняется такой рост? В Мьянме правительство с 2011 г. проводит масштабные реформы. Власти среди прочего позволили иностранцам инвестировать в страну. С 2011 г. и начался резкий рост прямых иностранных инвестиций и производительности (по ВВП в расчете на одного работающего). В 2015 г. власти Мьянмы отчитались о получении $8 млрд инвестиций, рост по сравнению с 2014 г. – в 2 раза. В этом году власти рассчитывают еще на $6 млрд. В апреле этого года власти одобрили проекты, которые позволят создать около 10 000 новых рабочих мест.

Аутсайдер по показателю производительности труда – Сомали. Разрыв с Люксембургом – 174 раза. Объяснение простое: в стране много лет идет гражданская война и нет возможностей для развития промышленности и человеческого капитала.

Развитые страны

Среди стран ОЭСР 1-е место по темпам роста за 2015 г. показала Швеция – плюс 2,1%. И здесь речь уже идет о производительности, которая учитывает и уровень образования и технологического развития. 2-е и 3-е места занимают Япония (1,22%) и Новая Зеландия (1,19%).

В середине нулевых развитые страны вступили в полосу резкого замедления темпов роста производительности. В США, например, ежегодные темпы прироста совокупной факторной производительности с 2005 по 2015 г. составляли в среднем 0,6%. В предыдущее десятилетие они равнялись 1,8%. У догоняющих стран темпы роста производительности тоже замедлились.

В чем причина? В научных кругах идут споры. Общепринятого объяснения замедлению нет, говорит заместитель директора Центра трудовых исследований Высшей школы экономики Ростислав Капелюшников. «Одно из наиболее правдоподобных состоит в том, что к этому моменту потенциал компьютерной революции оказался в основном исчерпан. С тех пор мы не наблюдаем технологических прорывов, которые по степени влияния на производительность и шире – на уклад жизни людей были бы сопоставимы с влиянием информационных и коммуникационных технологий», – полагает он.

Некоторые ученые предполагают, что дело в негативном воздействии на производительность рецессии 2008–2009 гг. Но Капелюшников, ссылаясь на анализ, называет это объяснение неубедительным.

Что могло бы стать новым драйвером роста после эпохи компьютерной революции? Технооптимисты считают, что будущее за роботизацией, цифровизацией, созданием искусственного интеллекта, использованием беспилотного транспорта. «Но пока все это не более чем благие пожелания, так как никаких признаков ускорения роста совокупной факторной производительности по-прежнему нигде не видно», – скептичен Капелюшников.

Место России

Фотослужба Норильского никеля

Как обстоят дела с производительностью труда в России? Если ранжировать страны по уровню производительности, используя данные Международной организации труда, то Россия окажется на 43-м месте чуть более чем из 100 стран. Данные ОЭСР говорят: производительность труда росла с 2000 до 2008 г., затем рост возобновился в 2010 г. и продлился до 2014 г. Но с тех пор показатель только снижается.

Падение совпадает с негативным прогнозом аналитиков «Ренессанс капитала», которые в 2012 г. предсказали России скорое попадание в ловушку среднего дохода. Что это такое? Это явление характерно для быстро развивающихся стран: достигая высокого уровня дохода, они начинают проигрывать конкуренцию странам со сравнимой по стоимости рабочей силой, но развитыми технологиями и странам с дешевой рабочей силой и производством.

Про ловушку в 2011 г. написали экономисты Барри Эйхенгрин, Донг Хюн Парк и Кван Хо. Они вывели закономерность для быстро развивающих стран. Рост замедляется после того, как уровень доходов населения достигает $16 700 на человека в среднемировых ценах 2005 г. В итоге в 2014 г. премьер Дмитрий Медведев признал: Россия в эту ловушку попала. И без резкого роста инвестиций в производство высоких темпов роста уже не будет.

Фактор производительности ослаб «в качестве движущей силы» экономического роста в России, пришли к выводу авторы опубликованного в октябре 2016 г. очередного рейтинга ВБ Doing Business, проанализировав тенденции производительности на уровне компаний. В чем причина? Российские компании относительно неудачно ведут инновационную деятельность и лишь десятая часть сообщают, что занимаются технологическими инновациями, пишут специалисты ВБ. Для сравнения: в странах ОЭСР таких компаний 30–40%. Кроме того, бизнесмены называют важным препятствием для ведения бизнеса нехватку компетенций у работников.

Что мешает? На инвестиционном форуме в Сочи в феврале заместитель министра промышленности и торговли Василий Осьмаков называл одним из главных сдерживающих факторов роста производительности труда издержки из-за избыточного администрирования, к примеру, в сфере таможенного регулирования. На первый план для предпринимателей выходят вопросы не столько привлечения инвестиций, сколько повышения качества управления, внедрения технологий бережливого производства и необходимости сокращения косвенных расходов из-за административных барьеров.

В России необходимо наращивать производительность труда через повышение автоматизации, а это возможно при наличии воли руководителя к инвестированию в капитал компании, уверен Ицаков из РАНХиГС. «Когда мысль о том, что вложения в предприятие сейчас позволят получить в будущем намного больше прибыли (в том числе за счет сокращения персонала), чем сегодняшнее сокращение зарплаты работникам, станет достаточно распространена в нашем производственном секторе, у России появится шанс еще на один скачок в развитии», – полагает он. &

Текст: Анна Александрова

15-02-2010 13:18

Страны-аутсайдеры получили прозвище PIGS (свиньи)

Появившаяся с легкой руки экономистов Goldman Sachs аббревиатура , объединяющая потенциальных экономических лидеров, стала обрастать клонами.

Для потенциальных аутсайдеров - Португалии, Ирландии, Греции и Испании - появилась аббревиатура PIGS (свиньи), пишет Инопресса.ru со ссылкой на публикацию в Guardian.

Идут споры о том, добавлять ли Италию к списку, в который определенно входят Португалия, Ирландия, Греция и Испания.

"Несомненно, итальянцы и ирландцы по-разному смотрят на то, кому принадлежит сомнительная честь значиться под "I" в кратком варианте - Pigs", - замечает журналистка Кэти Аллен. При этом, по мнению соучредителя и главного управляющий фонда Desert Shores Capital LP Джо Донохью, которое он высказал на сайте журнала Forbes, истинное место России - не в BRIC, а среди PIGS.

"Россия - это поезд, который в ближайшие 5-10 лет запросто может пойти под откос", - пишет автор. По оценкам Донохью, "снижение цен на нефть всего на треть парализует Путина и ряд его смелых планов по восстановлению статуса сверхдержавы". Физическое здоровье россиян ухудшается быстрыми, если не устрашающими темпами, считает автор, ссылаясь на данные Мюррея Фешбеха из The Washington Post: по средней продолжительности жизни мужчин Россия занимает 166-е место в мире, а по тому же показателю у женщин - примерно 127-е, разрыв между средней продолжительностью жизни мужчин и женщин - 14 лет - самый крупный для развитых стран.

Как сообщил в своей статье Фешбех, смертность от сердечных заболеваний в России в три раза больше, чем в США или ЕС, количество смертей от туберкулеза примерно втрое превышает эпидемический порог ВОЗ, около 1 млн россиян имеют диагноз ВИЧ/СПИД, по данным ВОЗ. В результате население России сокращается, что очень негативно сказывается на ВВП страны, пишет Донохью. Олигархи уезжают за границу, опасаясь, что Кремль отберет у них бизнес: "огромные богатства уже покинули страну и, возможно, бегство продолжается", - утверждает автор. Итак, российская экономика стала заложницей потенциального роста мировой экономики.

"Не сомневаюсь, теперь Путин следит за фьючерсами на сырую нефть еще внимательнее, чем обычно", - заключает Донохью. Параллельно с аббревиатурой появилась PIGS появилась еще одна - Stupid, обозначающая страны с самыми неподъемными бюджетными дефицитами: это Испания, Турция, Великобритания (UK), Португалия, Италия и Дубай.

В странах Европы, не входящих в число лидеров индустриа­лизации, - особенно на территории Богемии - еще в период до 1850 г. росло число предприятий современной промышленности, но едва ли можно говорить, что там уже шел процесс индустриа­лизации. Этот процесс начался во второй половине века, что было особенно заметно в Швейцарии, Нидерландах, Скандинавии и в Австро-Венгерской империи. Гораздо слабее он проявлялся в Ита­лии, иберийских странах и в Российской империи, а его признаки в новых государствах Балканского полуострова и в идущей к упадку Османской империи были едва заметны. Его протекание в этих странах происходило при обстоятельствах, совершенно от­личных от тех, которые существовали в странах ранней индустри­ализации, что привело к складыванию иных ее моделей.

О зависимости ранней индустриализации от угля - как это четко прослеживалось в Великобритании, Бельгии и Германии - можно судить по показателям его потребления на душу населения (см. рис. 9.3). В свою очередь, страны поздней индустриализации имели мало запасов угля или не имели их совсем. Производство угля в Испании, Австрии и Венгрии было едва достаточно для удовлетворения ограниченного внутреннего спроса (если таковой вообще имелся). Россия располагала огромными запасами угля (в середине XX в. Советский Союз являлся наиболее крупным его производителем в мире), но до 1914 г. они едва начали разраба­тываться. Другие страны имели незначительные залежи угля, и его потребление почти полностью зависело от импорта.

На рис. 10.1 показано потребление угля на душу населения в некоторых странах поздней индустриализации. Необходимо выде­лить два характерных момента. Во-первых, в начале XX в. по­требление угля на душу населения даже в самых благополучных странах поздней индустриализации составляло менее одной пятой его потребления в Великобритании и менее одной трети его по­требления в Бельгии и Германии. Во-вторых, при ограниченном потреблении во всех странах поздней индустриализации, потреб­ление в наиболее благополучных из них росло гораздо быстрее, чем в остальных. Поскольку в бедных углем странах уголь при-

менялся преимущественно в качестве топлива для локомотивов, пароходов и в стационарных паровых двигателях, и фактически весь уголь, потребляемый в наиболее развитых странах поздней индустриализации, был привозным, можно заключить, что доми­нирующей силой, определяющей масштабы потребления угля, был спрос. Другими словами, более широкое потребление угля в этих странах было результатом, а не причиной успешной индустриали­зации.

Для оценки значения этого утверждения необходимо рассмот­реть индивидуальные случаи интересующих нас стран.

Рис. 10.1. Потребление угля на душу населения, 1820-1913 гг.

Источник :

Швейцария

Как Германия была последней из лидеров индустриализации, так Швейцария была первой из стран поздней индустриализации. Некоторые ученые оспаривают этот тезис, заявляя, что Швейца­рия была более индустриализирована, чем Германия, и что инду­стриализация здесь началась в более ранний период - например, что «промышленная революция» или «промышленный взлет» в Швейцарии произошли в первой половине XIX в. Это противоре­чие является в большей мере семантическим и не имеет больших

305 последствий; когда факты четко установлены и модели определе­ны, вопрос о хронологическом приоритете становится лишь вопро­сом более четких дефиниций. Хотя в Швейцарии уже в первой половине столетия или даже ранее были заложены некоторые важные предпосылки, сыгравшие большую роль в быстрой инду­стриализации этой страны после 1850 г., - особенно надо отме­тить высокий уровень грамотности взрослого населения - ее эко­номическая структура оставалась преимущественно доиндустри-альной. В 1850 г. более 57% рабочей силы было занято преимуще­ственно в сельском хозяйстве и менее 4% работало на фабриках. Подавляющее большинство промышленных рабочих трудилось дома или в маленьких мастерских, не использовавших машин. Швейцария едва вступила в эру железных дорог, имея менее 30 километров незадолго до этого проложенных путей. Более важно то, что страна не имела соответствующей структуры институтов, способствующих экономическому развитию. В 1850 г. Швейцария еще не имела таможенного союза (в отличие от Германии, которая имела Таможенный союз, но не имела центрального правительст­ва), эффективного валютного союза, централизованной почтовой системы и единой системы мер и весов.

Небольшая страна как по территории, так и по населению, Швейцария была также бедна традиционными природными ресур­сами (помимо рек и леса) и фактически не имела месторождений угля. Из-за гористого ландшафта 25% ее территории были непри­годны для сельскохозяйственного использования и оставались практически незаселенными. Несмотря на эти проблемы, к началу XX в. швейцарцы имели один из самых высоких уровней жизни в Европе, а к последней четверти XX в. - самый высокий в мире. Как же они достигли этого?

Численность населения страны выросла с менее 2 млн человек в начале XIX в. до почти 4 млн в 1914 г. Таким образом, средние темпы роста численности населения были только немногим мень­ше, чем в Великобритании, Бельгии и Германии, и существенно выше, чем во Франции. Плотность населения была ниже, чем в четырех перечисленных странах, но это в значительной степени объясняется характером ландшафта. Из-за недостатка пахотной земли швейцарцы долгое время сочетали домашнюю промышлен­ность с земледелием и молочным скотоводством. При этом они импортировали промышленное сырье и, к концу XIX в., продук­ты питания. Вследствие этого Швейцария, равно как Бельгия и в еще большей степени, чем Великобритания, зависела от внешних рынков.

Успех Швейцарии на международных рынках явился резуль­татом необычного, если не сказать уникального, сочетания передо­вой технологии с развитием трудоемких отраслей промышленнос­ти. В результате Швейцария стала специализироваться на произ­водстве высококачественных и дорогих товаров с высоким уров­нем добавленной стоимости, - таких, как традиционные швей-

царские часы, модная одежда, сложное специальное оборудова­ние, а также сыр и шоколад. Необходимо подчеркнуть, что на трудоемких производствах использовался прежде всего квалифи­цированный труд. Причина этого феномена (который может пока­заться парадоксальным) заключается в том, что большинство кан­тонов имело (по неэкономическим причинам) высокий уровень грамотности населения. Кроме того, в Швейцарии преобладала сложная система ремесленного ученичества. Все это привело к по­явлению квалифицированной, легко адаптирующейся к новым ус­ловиям рабочей силы, согласной работать за относительно низкую плату. Наконец, следует упомянуть пользующийся заслуженной славой Швейцарский институт технологии, основанный в 1851 г., который снабжал экономику квалифицированными специалистами и обеспечивал решение сложных технических проблем, возник­ших в конце XIX в.

Еще в XVIII в. Швейцария обладала крупной текстильной промышленностью, уступающей только английской, но она была основана на ремесленных процессах и занятости в течение непол­ного рабочего дня. В последнем десятилетии XVIII в. текстильное производство, особенно производство хлопчатобумажной пряжи, было полностью разрушено конкуренцией со стороны более разви­той британской промышленности. После подъемов и спадов на протяжении периода наполеоновских войн и первых лет после их окончания, швейцарская текстильная промышленность возроди­лась и даже достигла процветания. Она обладала нестандартным сочетанием технологий: механизированное прядильное производ­ство (использовавшее по большей части силу воды, а не пара), в котором использовался дешевый труд женщин и детей, и ткачест­во на ручных ткацких станках, которые сохранялись еще долгое время после того, как в Великобритании они уже сошли со сцены. Это стало возможно ввиду специализации производства на высо­кокачественных текстильных изделиях, включая вышитые, а также ввиду усовершенствования ручного ткацкого станка, в кото­рый были интегрированы элементы жаккардового станка, изобре­тенного в начале века для шелкоткацкой промышленности. Впос­ледствии к этим усовершенствованиям присоединилась механиза­ция, но опять-таки с использованием специальных приспособле­ний, предназначенных для производства высококачественных про­дуктов. К 1900 г. ручные станки стали редкостью.

Хотя шелковая промышленность была более традиционной для страны, чем хлопчатобумажная, она внесла более весомый вклад в экономический рост Швейцарии XIX в., как в отношении заня­тости населения, так и в отношении стоимостного объема экспор­та, чем хлопчатобумажное производство. Она также претерпела технологическую модернизацию. Кроме того, Швейцария имела небольшие производства в шерстяной и льняной отраслях, опять-таки ориентированные на выпуск высококачественных товаров, и производила некоторое количество одежды, обуви и других изде-

лий из кожи. В целом на протяжении всего столетия в швейцар­ском экспорте доминировали текстиль и другая продукция легкой промышленности. В текущих ценах их вывоз возрос с примерно 150 млн франков в 1830-х гг. до более 600 млн в 1912 - 1913 гг., однако их доля в структуре совокупного экспорта снизилась за тот же период с трех четвертей до немногим менее половины.

К секторам экономики, которые получили выгоду от роста экс­портного производства в текстильной промышленности, относи­лись как традиционные отрасли, так и некоторые отрасли, создан­ные в процессе индустриализации. Накануне Первой мировой войны самыми важными из них были, в порядке значимости, ма­шиностроение и производство специализированной продукции ме­таллообработки, производство продуктов питания и напитков, ча­совая промышленность, химическая промышленность и производ­ство медикаментов. Ввиду недостатка угля и железной руды в Швейцарии, что вполне понятно, не было предпринято попыток развития металлургии (небольшие металлургические мастерские, работавшие на древесном угле в районе Юрских гор, исчезли в первой половине столетия). Однако получили развитие машино­строение и металлообработка, работавшие на импортном сырье. Они зародились в 1820-х гг., специализируясь на производстве оборудования для хлопкопрядения. С учетом важности энергии воды для экономики страны неудивительно, что впоследствии эти отрасли стали ориентироваться на производство водяных колес, турбин, передаточных механизмов, насосов, клапанов и массы других специализированных и дорогостоящих изделий. После на­ступления эры электричества швейцарская промышленность бы­стро перешла к производству электротехнического оборудования, а швейцарские инженеры явились авторами многих важных ново­введений в этой новой отрасли, особенно в области гидроэнергети­ки. Снижение потребления угля на душу населения после 1900 г., прежде всего как результат электрификации железных дорог (см. рис. 10.1), является ярким тому доказательством.

Молочная промышленность, прославленная своими сырами, перешла от ремесленного производства к фабричному, что позво­лило в огромной степени увеличить выпуск продукции и ее экс­порт. Пищевая промышленность также начала производство сгу­щенного молока (по американскому патенту) и освоила две родст­венные отрасли - производство шоколада и готового детского пи­тания. Другая традиционная отрасль, производство часов, по-прежнему характеризовалась использованием ручного труда высо­коквалифицированных (хотя и часто работавших неполный рабо­чий день) ремесленников и высокой степенью разделения труда. Для этой отрасли были созданы некоторые виды специальных машин, особенно для производства стандартных, взаимозаменяе­мых деталей, но финальная сборка оставалась ручной.

И наконец, химическая промышленность получила импульс к развитию благодаря самому процессу индустриализации. Вследст-

вне недостатка природных ресурсов в Швейцарии не получили сколько-нибудь заметного развития отрасли основной, или неорга­нической химии. В 1859 и 1860 гг., после изобретения синтетичес­ких красителей, их начали производить две небольшие фирмы в Базеле, которые снабжали своей продукцией местные предпри­ятия. Позднее к ним присоединились еще две фирмы. Хотя все четыре предприятия начали свою деятельность как поставщики местной промышленности, они вскоре поняли, что не могут конку­рировать с немецкими компаниями в производстве обычных кра­сителей. В результате они начали специализироваться на произ­водстве экзотических, дорогих видов красителей, и вскоре стали фактически мировыми монополистами в их производстве и сбыте. В конце столетия они продавали за пределы страны более 90% своей продукции. Химические предприятия также занялись собст­венными исследованиями в области создания лекарственных пре­паратов. В начале XX в. химическая промышленность, в которой было занято менее 10 тыс. рабочих, обеспечивала 5% совокупного швейцарского экспорта. Ее экспорт в расчете на одного занятого в производстве достигал более 7500 франков - это в два раза больше, чем в часовой промышленности, и в четыре раза больше, чем в текстильной. Швейцарская химическая промышленность была второй по величине в мире: хотя ее выпуск составлял лишь "/5 выпуска Германии, зато она производила столько же, сколько все остальные страны мира вместе взятые.

Возможно, ни одна другая страна в Европе не претерпела столь радикальной трансформации с приходом железных дорог, как Швейцария, но, как ни парадоксально, именно швейцарские железные дороги были наименее рентабельными. Вероятно, швей­царские инвесторы по крайней мере предвидели такую возмож­ность, поскольку они чрезвычайно неохотно инвестировали капи­талы в эту отрасль, предпочитая вкладывать в железные дороги Соединенных Штатов и оставляя задачу финансирования нацио­нального железнодорожного строительства на долю иностранных инвесторов, преимущественно французских. Серьезное строитель­ство железных дорог началось в 1850-х гг.; в 1882 г. был проложен первый туннель через Альпы под перевалом Готард. К 1890-м гг. в результате высоких издержек сооружения и эксплуатации и недо­статочной загруженности большинство железных дорог обанкроти­лось или находилось на грани банкротства. В 1898 г. швейцарское правительство выкупило железные дороги у их владельцев (в ос­новном иностранных) по цене намного ниже фактических издер­жек их сооружения. Вскоре после этого началась их электрифи­кация.

Тенденции, определившиеся во второй половине XIX в., полу­чили развитие в следующем столетии: снижение относительной доли сельского хозяйства, возрастание роли промышленности и (даже в большей степени) сферы услуг, и продолжающаяся зави­симость от спроса международного рынка, особенно в сфере ту-

ризма (с 1870-х гг.) и финансовых услуг (со времен Первой ми­ровой войны). В 1960-х гг. продукция машиностроения и метал­лургии давала около 40% экспортной выручки, химикаты и лекар­ственные препараты - 20%, часы - 15%, текстиль - 12%, про­дукты питания и напитки - 5%.

Нидерланды и Скандинавия

Объединение Нидерландов со странами Скандинавии при об­суждении вопроса о моделях индустриализации может показаться неуместным, но на самом деле оно абсолютно логично. Общие черты скандинавских стран, которые часто являются причиной того, что их обычно рассматривают вместе, носят культурный, а не экономический характер. В отношении структуры экономики Нидерланды имеют больше общего с Данией, чем Нидерланды или Дания - с Норвегией и Швецией. Обычное параллельное рассмотрение Нидерландов и Бельгии показывает, что Бельгия являлась страной ранней индустриализации, а Нидерланды тако­вой не являлись, что Бельгия имела угольную и развитую тяже­лую промышленность, а Нидерланды - нет. Это - все, что можно ожидать от такого сопоставления. С другой стороны, сопо­ставление Нидерландов с другими странами поздней индустриали­зации, несмотря на различия в обеспеченности ресурсами, может сказать больше о процессе индустриализации, особенно о поздней индустриализации.

Все четыре страны, после значительного отставания от веду­щих промышленных стран в первой половине XIX в., сделали мощный рывок во второй половине столетия, особенно в послед­ние два или три его десятилетия. В период с 1870 г. по 1913 г. Швеция имела самые высокие в Европе темпы роста выпуска на душу населения - 2,3% в год. На втором месте шла Дания - 2,1% в год. Норвегия имела примерно такие же темпы роста, как Франция (1,4% в год). Для Нидерландов сопоставимые цифры отсутствуют, но другие данные показывают, что они также демон­стрировали высокие темпы роста. К 1914 г. эти четыре страны, так же, как и Швейцария, достигли уровня жизни, сопоставимого с тем, который был достигнут континентальными странами ранней индустриализации. Ввиду их позднего старта и отсутствия зале­жей угля, очень важно понять источники такого успеха.

Все эти страны, как и Бельгия и Швейцария, имели неболь­шое по численности население. В начале XIX в. в Дании и Нор­вегии было менее 1 млн жителей, а в Швеции и Нидерландах - менее 2,5 млн. Темпы роста численности населения в течение всего столетия были небольшими (в Дании - самые высокие, в Швеции - самые низкие), но в целом их население более чем уд­воилось к 1900 г. Плотность населения была очень неравномер-

ной. В Нидерландах она была одной из самых высоких в Европе, в то время как в Норвегии и Швеции - самой низкой, даже ниже, чем в России. Дания занимала промежуточное положение, но все-таки была ближе к Нидерландам.

Рассматривая человеческий капитал как характеристику насе­ления, мы можем сказать, что все четыре страны были хорошо им обеспечены. И в 1850 г., и в 1914 г. скандинавские страны имели самый высокий уровень грамотности в Европе (а может быть, и во всем мире), а в Нидерландах он был гораздо выше, чем в среднем по Европе. Этот факт имел неоценимое значение для поиска этими странами своих ниш в развивающейся и постоянно меняю­щейся мировой экономике.

Что касается ресурсов, то наиболее значимый факт для всех четырех стран, аналогично случаю Швейцарии, но в противопо­ложность Бельгии, заключался в недостатке угля. Это, несомнен­но, являлось главной причиной того, что рассматриваемые страны не оказались в числе лидеров индустриализации, а также того, что в них не сложилась значительная тяжелая промышленность. Как и в отношении других природных ресурсов, из рассматривае­мых четырех стран Швеция имела наилучшую обеспеченность же­лезной рудой - как фосфорсодержащей, так и свободной от фос­фора (а также рудами цветных металлов, но они имели меньшее значение), огромными массивами девственных лесов и источника­ми водной энергии. Норвегия также имела значительные лесные ресурсы, некоторое количество металлических руд и огромный по­тенциал использования водной энергии. Энергия воды в Швеции и Норвегии являлась значительным фактором их развития в нача­ле XIX в. (в 1820 г. в Норвегии было 20 - 30 тыс. водяных мель­ниц), но ее роль еще более возросла после 1890 г., когда началось использование силы воды для производства электроэнергии. Дания и Нидерланды были так же бедны источниками энергии воды, как и углем. Они в некоторой степени использовали силу ветра, которая играла довольно заметную роль, но едва ли могла служить базой для масштабного промышленного развития.

Географическое положение также являлось важным фактором для всех четырех государств. В отличие от Швейцарии, все они имели непосредственный выход к морю. Это давало возможность использования рыбных ресурсов, а также развития дешевого транспорта, торгового судоходства и судостроения. Каждая из стран воспользовалась этими возможностями по-своему. Голланд­цы, имея длительную традицию рыболовства и торгового мореход­ства, которая, правда, стала со временем отмирать, встретили за­труднения с устройством хороших гаваней для паровых судов; впоследствии они создали их в Роттердаме и Амстердаме, что привело к заметному росту транзитной торговли с Германией и Центральной Европой и к появлению предприятий по переработке импортных продуктов питания и сырья (сахара, табака, шокола­да, зерна, а впоследствии нефти). Дания также имела давнюю

торговую историю, особенно если учитывать торговые потоки через Зундский пролив (совр. пролив Эресунн). В 1857 г., в обмен на уплату 63 млн крон другими торговыми странами, Дания отменила «Зундскую пошлину», которую она собирала с 1497 г., что произошло одновременно с другими мерами в русле фритредерской политики. Это привело к значительному росту транспортных потоков, проходивших через Зундский пролив и порт Копенгагена. Норвегия стала главным поставщиком рыбы и леса на европейский рынок в первой половине столетия, а во вто­рой его половине создала второй по величине (после Великобри­тании) торговый флот. Швеция, хотя и более медленно развивала свой торговый флот, извлекла пользу из ликвидации ограничений в международной торговле и из сокращения фрахтовых сборов на объемные экспортные товары - лес, железо и овес.

Политические институты этих стран не составляли значитель­ных препятствий для индустриализации и экономического роста. После наполеоновских войн Норвегия была выведена из-под влас­ти датской короны и вошла в состав Швеции, от которой мирно отделилась в 1905 г. В свою очередь, Швеция потеряла Финлян­дию в 1809 г. после войны с Россией. Венский конгресс создал королевство Объединенные Нидерланды, в которое вошли про­винции Голландской республики и южные Нидерланды. Послед­ние, однако, в 1830 г. отделились (не вполне мирным путем) и образовали современную Бельгию. Пруссия и Австрия в 1864 г. отобрали герцогства Шлезвиг и Гольштейн у Дании. В остальном столетие прошло относительно мирно, во всех странах наблюда­лись прогрессивные процессы демократизации. Их управление было достаточно разумным, не отличалось заметной коррупцией; грандиозных государственных проектов не предпринималось, хотя во всех странах правительство оказывало помощь в сооружении железных дорог, а в Швеции, как и в Бельгии, государство по­строило основные железнодорожные линии. Как небольшие стра­ны, зависящие от иностранных рынков, они в основном следовали либеральной торговой политике, хотя в Швеции получили опреде­ленное развитие протекционистские тенденции. В Дании и Шве­ции, двух странах, где аграрная структура в наибольшей степени напоминала структуру Старого режима, аграрные реформы посте­пенно проводились с конца XVIII в. и в течение всей первой по­ловины XIX в. В результате реформ были полностью отменены последние следы личной зависимости и был создан новый класс независимых крестьян-собственников с четко выраженной рыноч­ной ориентацией.

Ключевым фактором успеха этих стран (вместе с высоким уровнем грамотности, который также сыграл свою роль), как и в Швейцарии, но в отличие от других странах поздней индустриа­лизации, являлась их способность адаптироваться к структуре международного разделения труда, сформированной странами ранней индустриализации, и отстоять те области специализации

на международном рынке, где они имели наибольшие преимуще­ства. Конечно, это означало большую зависимость от международ­ной торговли с ее пресловутыми колебаниями, но это также озна­чало высокую отдачу от тех факторов производства, которые удачно использовались в периоды процветания. В Швеции уро­вень импорта достиг 18% от национального дохода в 1870 г., а в 1913 г. - 22% (при том, что сам национальный доход значитель­но вырос). В начале XX в. Дания экспортировала 63% своей сель­скохозяйственной продукции - масло, свинину и яйца. Она вы­возила 80% своего масла, которое направлялось почти исключи­тельно в Великобританию (при этом на датское масло приходи­лось 40% всех импортных поставок масла в Великобританию). Норвежский экспорт леса и рыбы и услуги по морским перевоз­кам обеспечивали 90% совокупного экспорта товаров и услуг - или около 25% национального дохода - еще в 1870-х гг., к нача­лу XX в. эти статьи экспорта составляли более 30% национально­го дохода, причем одни только услуги по осуществлению морских перевозок приносили 40% зарубежных доходов. Зарубежные до­ходы Нидерландов также в большой степени зависели от экспорта услуг. В 1909 г. 11% рабочей силы было занято в торговле и 7% - на транспорте. В целом сектор услуг предоставлял заня­тость 38% рабочей силы и производил 57% национального дохода. Хотя эти страны вступили на мировой рынок в середине XIX в., экспортируя сырье и потребительские товары низкой сте­пени промышленной обработки, к началу XX в. они развили вы­сокотехнологичные отрасли промышленности. Это явление полу­чило название «вертикальной индустриализации», при которой страна, ранее экспортировавшая сырье, начинает самостоятельно обрабатывать его и вывозить полуфабрикаты и готовые продукты. В качестве примера можно рассмотреть шведскую и норвежскую торговлю лесом. Сначала лес вывозился в виде бревен, которые распиливали на доски в стране-импортере (Великобритании); в 1840-х гг. шведские предприниматели построили работавшие на энергии воды (а затем на паровой энергии) лесопилки для превра­щения леса в пиломатериалы на территории самой Швеции. В 1860 -1870-х гг. были освоены процессы изготовления бумаги из древесной массы сначала механическим, а затем химическим спо­собом (последний был шведским изобретением), и выпуск древес­ной массы быстро возрастал до конца столетия. Более половины произведенной древесной массы направлялось на экспорт, преиму­щественно в Великобританию и Германию, но шведы все больше использовали ее для производства бумаги (продукта, имеющего более высокую добавленную стоимость), которая также направля­лась на внешние рынки. Металлургия развивалась по аналогично­му образцу. Хотя шведское железо, изготовленное в домнах на древесном угле, не могло конкурировать по цене с железом, изго­товленным в коксовых печах или с бессемеровской сталью, его более высокое качество сделало его особенно ценным для таких

видов продукции, как шарикоподшипники, на производстве кото­рых специализировалась (и продолжает специализироваться)

Ученые всех четырех стран ведут дискуссии по вопросу о вре­мени начала в их странах промышленной революции или «про­мышленного взлета». 1850-е, 1860-е, 1870-е гг. - и даже более ранние и более поздние периоды - имеют своих сторонников, но прежде всего эти споры указывают на искусственность и неаде­кватность обеих концепций. Факты показывают, что все четыре страны имели вполне удовлетворительные темпы роста (несмотря на циклические колебания), по крайней мере, с середины столе­тия до 1890-х гг. Затем в течение двух десятилетий, предшеству­ющих Первой мировой войне, эти темпы еще более ускорились, особенно в скандинавских государствах, и по уровню дохода на душу населения рассматриваемые страны быстро вышли в число европейских лидеров. Без сомнения, причины этого ускорения были различны и имели сложный характер, но три из них сразу же бросаются в глаза. Прежде всего, этот период был временем всеобщего процветания, повышения цен и бурного роста спроса. Во-вторых, в Скандинавии он был отмечен широкомасштабным импортом капитала (с другой стороны, Нидерланды в этот период были нетто-экспортером капитала); подробнее об этом будет ска­зано в главе 11. Наконец, этот период совпал с быстрым распро­странением электротехнической промышленности.

Промышленное использование электричества было огромным благом для экономик всех четырех стран. Норвегия и Швеция, с их обширным гидроэнергетическим потенциалом, оказались в наи­большем выигрыше, но даже Дания и Нидерланды, которые могли относительно дешево импортировать уголь с северо-восточ­ных месторождений Великобритании (а Нидерланды также из ре­гиона Рура по Рейну), также получили огромные преимущества благодаря использованию паровых электрогенераторов. Среди бедных углем стран Голландия имела самый высокий уровень его потребления на душу населения в течение всего столетия, тогда как Дания, имея второй по величине уровень потребления угля на душу населения, сделала заметный рывок после 1890 г. Во всех четырех странах быстро развивались отрасли по производству электрического оборудования и электротоваров (например, произ­водство электроламп в Нидерландах). Шведские и, в меньшей степени, норвежские и датские инженеры стали пионерами электротехнической промышленности. (Например, Швеция была первой страной, в которой стали в больших масштабах плавить металл с помощью электричества без использования угля; к 1918 г. она производила таким методом 100 тыс. тонн чугуна, или около 1 /8 его совокупного национального выпуска.) Не менее важно то, что электричество позволило этим странам развивать металлообрабатывающую промышленность и производство машин

и инструментов (включая судостроение), не имея угольной про­мышленности или первичной металлургии.

Если обобщить сказанное, то опыт скандинавских стран, как и опыт Швейцарии, показывает, что существовала возможность раз­вития сложных производств и обеспечения высокого уровня жизни населения даже в тех странах, которые не имели ни при­родных запасов угля, ни тяжелой промышленности. Как следст­вие, можно говорить о наличии альтернативных моделей успеш­ной индустриализации.

Австро-Венгерская империя

Австро-Венгрия, или, иначе говоря, территория, находившаяся до 1918 г. под властью Габсбургов, снискала несколько несправед­ливую репутацию государства, для которого в XIX в. было харак­терно экономическое отставание. Отчасти эта репутация явилась результатом того, что некоторые регионы империи определенно были отсталыми, а отчасти следствием (ошибочного) представле­ния о том, что политический крах - распад империи после Пер­вой мировой войны - был как-то связан с неэффективностью экономики. Но главная причина неправильной оценки подлинного экономического положения страны состояла в отсутствии до пос­леднего времени полноценных исследований. Недавние исследова­ния авторитетных специалистов различных стран предоставляют возможность получить более заслуживающее доверия, более взве­шенное и детальное представление о прогрессе индустриализации во владениях Габсбургов.

С самого начала необходимо отметить два важных момента. Во-первых, даже в большей степени, чем Франция и Германия, импе­рия Габсбургов характеризовалась региональной дифференциацией и неравномерностью развития, причем западные провинции (осо­бенно Богемия, Моравия и собственно Австрия) были гораздо более развиты в экономическом отношении, чем восточные провин­ции. Во-вторых, в западных провинциях некоторые черты совре­менного экономического роста можно было наблюдать еще во вто­рой половине XVIII в. Два других фактора, которые будут рас­смотрены позже, заслуживают здесь краткого упоминания: топо­графия страны, которая затрудняла и удорожала внутренние и международные перевозки и коммуникации, и недостаток и неудоб­ное расположение природных ресурсов, особенно угля.

Факт начала индустриализации в XVIII в. в настоящее время достоверно установлен. И в самой Австрии, и в чешских землях складывалось производство текстиля, железа, стекла и бумаги. В целом текстильное производство было самой крупной отраслью; в ее структуре преобладало льняное и шерстяное производства, но, по крайней мере с 1763 г., стала складываться и хлопчатобумаж-

ная промышленность. Вначале технология была традиционной, и хотя в шерстяной промышленности существовало некоторое коли­чество «протофабрик» - больших мастерских, не использовав­ших механическую энергию, - большая часть производства осу­ществлялась в рамках раздаточной системы. Механизация нача­лась в конце столетия в хлопчатобумажной промышленности, а в первые десятилетия следующего века распространилась на произ­водство шерсти (в льняной промышленности ее распространение было более медленным). К 1840-м гг. империя занимала второе место в континентальной Европе по производству хлопчатобумаж­ных тканей, уступая только Франции.

Ранее было принято считать, что революция 1848 г. обозначи­ла решающий водораздел в экономической и политической исто­рии империи, но это представление более не является доминирую­щим. Как уже отмечалось, до революции современные отрасли уже получили значительное развитие в западных провинциях; затем они продолжали расти небольшими, но вполне устойчивыми темпами. В Австрии, как и везде, циклы деловой активности гене­рировали кратковременные колебания в темпах роста. Специалис­тами были приложены большие усилия для того, чтобы опреде­лить, какой из циклических подъемов в XIX в. ознаменовал нача­ло промышленной революции (или «промышленного взлета»), но эти попытки, кажется, оказались бесплодными.

Ввиду постепенного, но устойчивого характера австрийской индустриализации с XVIII в. до Первой мировой войны один ис­следователь охарактеризовал ее как случай «ленивого» (leisured) экономического роста, но, по-видимому, слово «трудный» (la­bored) было бы более точным. В то время как первый термин на­вевает образ человека, медленно плывущего в лодке вниз по спо­койному течению реки, последний наводит на мысль о человеке, карабкающемся на крутую гору по плохо видной дороге, изоби­лующей препятствиями и помехами - что, несомненно, является более наглядной метафорой. Некоторые из препятствий - не­удобный ландшафт и недостаток природных ресурсов - были со­зданы природой; другие, в частности препятствующие росту соци­альные институты, были делом рук человека.

Среди последних наибольшим анахронизмом было сохранение до 1848 г. института личной зависимости крестьян. Однако на самом деле этот институт был меньшим препятствием для эконо­мического роста, чем можно подумать. Реформы Иосифа II в 1780-х гг. дали крестьянам право покидать имения своих господ без выкупа и продавать свой урожай на рынке по своему усмотре­нию. До тех пор, пока они оставались на своих наделах, они пла­тили подати и налоги своим господам, но в остальном пережитки феодальной системы практически не оказывали влияния на эконо­мику. Главным последствием отмены личной зависимости в 1848 г. являлось предоставление крестьянам права свободной аренды земли и замена государственными налогами платежей, ко-

торые ранее получали от крестьян их господа. Хотя в результате этого в сельскохозяйственном секторе мог наблюдаться определен­ный рост производительности, улучшения, предпринятые дворя­нами-землевладельцами, уже способствовали движению в этом на­правлении.

Отмена таможенных барьеров между австрийской и венгер­ской частями империи в 1850 г. (или, иными словами, создание общеимперского таможенного союза в этом году) воспринималась некоторыми как прогрессивное достижение, а другими - как шаг к сохранению «колониального» статуса восточной части империи. Хотя, возможно, таможенный союз способствовал территориаль­ному разделению труда, сама система, при которой Австрия выво­зила в Венгрию промышленные товары, а Венгрия экспортирова­ла в Австрию продукты сельского хозяйства, уже сложилась к 1850 г. Точка зрения о пагубном влиянии таможенного союза на экономику восточной части империи в настоящее время устарела.

Другим институциональным препятствием для более быстрого экономического роста являлась внешнеторговая политика монар­хии. В течение всего столетия она оставалась последовательно протекционистской, что облегчило для Пруссии задачу не допус­тить империю в немецкий Таможенный союз. Высокие пошлины ограничивали не только импорт, но и экспорт, поскольку высокие издержки производства товаров на предприятиях, находившихся в тепличных условиях государственного протекционизма, не по­зволяли им конкурировать на мировом рынке. В начале XX в. внешняя торговля Бельгии превосходила в абсолютном выраже­нии торговлю Австро-Венгрии; по уровню внешнеторгового това­рооборота на душу населения она превосходила империю во много раз. Можно с уверенностью сказать, что географическое положе­ние и рельеф местности явились важными детерминантами огра­ниченного участия страны в международной торговле, а внутрен­ний таможенный союз, охватывавший как промышленную, так и сельскохозяйственную часть империи, отчасти компенсировал ог­раниченность доступа к зарубежным рынкам и источникам сырья. Однако торговая политика также должна рассматриваться как одна из детерминант (хотя и не главная) относительно слабой включенности империи во внешнеторговые связи.

Ключевая причина как медленного роста, так и неравномерно­го распространения современной промышленности была связана с уровнем образования и грамотности - главных компонентов че­ловеческого капитала. Хотя в середине XIX в. уровень грамотнос­ти в австрийской части монархии был примерно таким же, как во Франции и Бельгии, здесь существовали значительные региональ­ные различия. В 1900 г. доля грамотных во взрослом населении колебалась от 99% в Форарльберге до 27% в Далмации; показате­ли грамотности в венгерской части были еще более низкими и также характеризовались существенной разницей между западны­ми и восточными районами. Если взять империю в целом, то су-

шествовала высокая корреляция между уровнями грамотности, индустриализации и дохода на душу населения.

Несмотря на препятствия, как природные, так и институцио­нальные, в течение столетия в Австрии протекал процесс инду­стриализации и наблюдался экономический рост, а в конце столе­тия аналогичные явления были отмечены и в Венгрии. Показатели среднегодовых темпов роста промышленной продукции на душу населения в Австрии в первой половине XIX в. колебались от 1,7% до 3,6%, причем во второй половине столетня эти темпы не­сколько увеличились. В Венгрии, после того как эта часть монар­хии получила автономию и собственное правительство в 1867 г., наблюдались даже более высокие темпы роста промышленного производства. (При этом, однако, необходимо помнить о том, что исходный уровень промышленного производства был достаточно низок, так что высоким темпам роста не следует придавать пре­увеличенного значения.)

Транспортные коммуникации играли решающую роль в эконо­мическом развитии империи. Так как большая часть страны имела гористый рельеф (либо была окружена горами), наземный транс­порт был дорогим, а водный транспорт в горных районах отсутст­вовал вовсе. В отличие от стран ранней индустриализации, в Ав­стро-Венгрии было мало каналов. Дунай и другие крупные реки текли в южном и восточном направлении, в сторону от основных рынков и промышленных центров. Только в 1830-х гг., с началом эры речного пароходства, стали возможными перевозки товаров вверх по течению.

Как отмечалось ранее, первые железные дороги были проло­жены в самой Австрии и в Чехии. Во второй половине столетия, особенно после Конституционного компромисса 1867 г., все боль­ше линий стало строиться в Венгрии. В результате укрепилось уже сложившееся разделение труда внутри империи. В 1860-х гг. более половины грузов, перевозимых по венгерским железным до­рогам, составляли зерно и мука. Однако поставки хлеба позволи­ли Венгрии начать индустриализацию. В конце столетия Буда­пешт стал самым крупным мукомольным центром в Европе и вто­рым в мире (после Миннеаполиса). Он также производил и даже экспортировал мукомольное оборудование, а в конце столетия начал производить и электрическое оборудование. Однако по большей части продукция венгерской промышленности состояла из потребительских товаров, особенно продуктов питания. Они включали, помимо хлеба, рафинированный свекловичный сахар, консервированные фрукты, пиво и спиртные напитки. Именно эти товары (в отличие от текстиля Австрии и Чехии) стали объектами венгерской специализации.

В империи получила определенное развитие и тяжелая про­мышленность. Металлургические предприятия, работавшие на древесном угле, в течение столетий существовали в районах Альп. Богемия также имела длительную традицию обработки как чер-

ных, так и цветных металлов. С наступлением эры металлургии предприятия, работавшие на древесном угле, постепенно приходи­ли в упадок, но в Богемии и австрийской Силезии, которые были несколько лучше обеспечены углем, чем остальная часть империи, современная металлургическая промышленность развивалась уже начиная с 1830-х гг. Эти отрасли осуществляли не только выплав­ку первичного чугуна, но также выплавку стали и производство металлических изделий, в том числе машин и инструментов. По­явились также некоторые отрасли химической промышленности. Накануне Первой мировой войны Чехия производила более поло­вины промышленной продукции империи, включая около 85% ка­менного и бурого угля, три четверти химической продукции и более половины выпуска черной металлургии. Некоторые высоко­технологичные производства появились в Нижней Австрии, особен­но в Вене и ее пригородах. В венском Нойштадте еще в 1840-х гг. была создана фабрика по производству локомотивов. ,

Рис. 10.2. Добыча и потребление угля на душу населения, 1820 - 1913 гг.

Источник : Mitchell B.R. European Historical Statistics, 1750-1970. New York, 1975.

Некоторые проблемы, присущие австрийской тяжелой про­мышленности, проиллюстрированы на рис. 10.2, который показы­вает динамику добычи и потребления угля на душу населения в Германии, Франции, Австрии и России. Примерно с 1880 г. добы­ча в Австрии и Франции была приблизительно равной - обе

страны далеко отставали от Германии, но намного обгоняли Рос­сию, однако потребление угля во Франции было несколько выше из-за его импорта. (На самом деле Австрия была нетто-экспорте-ром угля на протяжении последних десятилетий XIX в. за счет его вывоза в соседнюю Германию.) Этот рисунок, однако, не от­ражает того факта, что около двух третей австрийской добычи приходилось на бурый уголь, непригодный для использования в металлургии. Этот рисунок не раскрывает также расположения залежей; большая их часть находилась в северных районах стра­ны (в Чехии), в основном вдоль северной границы с Германией, что и обусловливало то обстоятельство, что богатая углем Герма­ния могла импортировать уголь из бедной углем Австрии по Эльбе. Добыча угля в Венгрии (не учтенная на графике) состав­ляла менее одной четвертой добычи Австрии, причем на бурый уголь приходилась даже еще большая ее доля. И все же с конца 1860-х гг. в стране было создано - с помощью государственных субсидий - небольшое металлургическое производство.

В целом монархия Габсбургов, которая в первой половине XIX в. в индустриальном отношении стояла наравне с разобщен­ными германскими государствами или даже опережала их, стала отставать в промышленном развитии от Германии после ее объеди­нения в 1871 г. Тем не менее, картина не так мрачна, как ее при­выкли рисовать. Промышленность западной (австрийской) части монархии продолжала расти устойчивыми, если не сказать бы­стрыми, темпами, тогда как восточная (венгерская) часть сделала стремительный рывок примерно после 1867 г. В начале XX в. за­падная часть находилась приблизительно на том же уровне разви­тия, как в среднем вся Западная Европа; восточная часть, хотя и отставала от западной, тем не менее намного обгоняла остальные страны Восточной Европы.

Южная и Восточная Европа

Модели индустриализации остальных стран Европы - среди­земноморских государств, стран Юго-Восточной Европы и импер­ской России - могут быть представлены в более схематичном виде. Общей чертой этих стран являлось отсутствие сколько-ни­будь значительной индустриализации до 1914 г., что обусловило низкий уровень доходов на душу населения и широкое распро­странение бедности. Если смотреть не на общенациональные пока­затели, а на отдельные регионы (что мы и сделаем немного позже), то можно обнаружить заметные региональные отличия, как и в случае Франции, Германии, Австро-Венгрии и даже Вели­кобритании. Тем не менее, «острова современной экономики» ос­тавались окруженными морем отсталости.

Одной из причин этого являлась вторая характерная черта рассматриваемых экономик: чрезвычайно низкий уровень разви­тия человеческого капитала. Данные таблиц 8.3 и 8.4 иллюстри­руют этот тезис. Среди наиболее крупных по территории стран Италия, Испания и Россия имели самые низкие показатели и по грамотности взрослого населения, и по уровню начального школь­ного образования, а в небольших странах Юго-Восточной Европы дело обстояло не лучше. По относительной численности учащихся начальных школ Румыния и Сербия стояли выше, чем Россия, но ниже, чем Испания и Италия.

Рассматриваемые страны имели и третью общую черту, важ­ную для понимания возможностей экономического развития: от­сутствие сколько-нибудь значительных аграрных реформ, следст­вием чего был низкий уровень производительности сельского хо­зяйства. При рассмотрении моделей индустриализации других стран в этой и предыдущих главах мало говорилось об их аграр­ном секторе, поскольку все эти страны уже достигли относительно высокого уровня сельскохозяйственной производительности. Как указывалось в главе 7, при рассмотрении случая Великобритании, высокая продуктивность сельского хозяйства является необходи­мой предпосылкой процесса индустриализации, обеспечивая как снабжение продуктами питания и сырьем городов, в которых была сосредоточена промышленная часть населения, так и - что особенно важно - высвобождение рабочей силы для промышлен­ных (и других несельскохозяйственных) занятий. В середине XIX в. доля рабочей силы, занятой в сельском хозяйстве, состав­ляла 20% в Великобритании, 50 - 60% в других странах ранней индустриализации, 60% в Италии, более 70% в Испании и более 80% в России и странах Юго-Восточной Европы. К началу XX в. эта доля сократилась до 10% в Великобритании, около 20% в Бельгии, Швейцарии и Нидерландах, 30 - 40% во Франции и Гер­мании, но по-прежнему составляла около 50% в Италии, пример­но 60% на Пиренейском полуострове и свыше 70% в России и на Балканах.

Наконец, можно упомянуть четвертую общую характерную черту стран-аутсайдеров: все они в различной степени страдали от автократического, авторитарного, коррумпированного и неэффек­тивного правительства. Хотя индустриальные страны также время от времени переживали периоды авторитарного правления, взаи­мосвязь этого явления с другими общими характеристиками, осо­бенно с низким уровнем человеческого капитала, нуждается в дальнейшем исследовании.

Таковы общие характеристики рассматриваемых стран. Одна­ко между ними существовали и значительные различия. Теперь мы обратимся к отличительным чертам их реакции (позитивной или нулевой) на возможности, связанные с индустриализацией и экономическим развитием.

Иными словами, перед нами очередная попытка разделить мировые державы на хорошие и плохие, а, если говорить точнее, то на «приличные» и «неприличные». Иначе и не скажешь, ведь речь идет ни много, ни мало - о репутации. Как данный рейтинг может влиять на инвестиционную репутацию страны и как его воспринимают сами инвесторы?

Инвесторам: как проводится мониторинг?

Рейтинг репутации различных стран, объясняют аналитики землячества США и Канады Академии форекс и биржевой торговли Masterforex-V, составляется на основании опроса общественного мнения граждан 50-ти государств. Во время последнего исследования было опрошено 42 тыс. человек.
■ что учитывается? Респонденты должны были ответить на вопросы о том, какие страны вызывают доверие, уважение , восхищение, добрые чувства и т.д. Кроме того, учитывалось еще около 16 различных факторов, например, высокое качество жизни, безопасное для проживания место, повышенное внимание заботе об окружающей среде, приветливые люди и прочее. То есть, речь шла исключительно о субъективном восприятии.
■ главные критерии. Однако, присутствовали в таком нелегком выборе и определяющие критерии: их было всего три. Это растущая и развивающаяся экономика, хорошая окружающая среда и эффективное правительство.

Последний рейтинг:
1. В опубликованном списке всего 50 стран.
2. Первое место занимает Канада, второе - Швеция, третье – Австралия. В десятку лучших «по репутации» попали также Швейцария, Новая Зеландия, Норвегия, Дания, Финляндия, Австрия и Нидерланды.
3. Германия заняла 11-ю позицию, Япония - 12-ю, Италия - 14-ю, Испания - 16-ю. Вторую десятку завершил Сингапур, а третью открыла Греция. США попали на 23-е место рейтинга. 26-е место досталось Польше.
4. Украина оказалась в рейтинге на 40-м месте, ее репутация уступила один пункт репутации Боливии. 41-е место занял Израиль, 43-е – Китай, а России получила 45-е место.
5. На последних строчках рейтинга находятся, соответственно, Иран, Ирак и Пакистан.

По мнению Академии Masterforex-V, прежде всего, возникает вопрос: почему стран только 50? Ведь в мире их насчитывается более 200. О какой объективности рейтинга может идти речь при такой выборке? Если нам представлены первые (!) пятьдесят стран из мирового списка, то есть самые популярные, то в таком случае Пакистану не о чем волноваться. Быть в первой полусотне «по репутации» в мире – большая честь. А Иран должен вообще считать свой результат исторической победой. Но весь вопрос в том, что они то представлены как лидеры антирейтинга. Как это понимать?
■ только в одной Европе находится 50 стран. И, совершенно очевидно, что не все они были учтены. Иначе откуда тогда вообще в рейтинге репутации мог появиться, например, Ирак?
■ критерии оценки. Возможно, гражданам из 50 стран давали возможность назвать лишь одно, свое любимое, государство. Но тогда непонятно, откуда взялись показатели с десятыми. Канада победила с результатом 74.8 балла, Швеция (74.7), Австралия (74.3), Швейцария (74.2) и Новая Зеландия (73.1). Абсолютно понятно, что суммировались все показатели по странам.
■ опрос респондентов. В таком случае возникает следующий вопрос: а откуда простой респондент может знать о таких тонкостях жизни другой державы, как развивающаяся экономика, хорошая окружающая среда или эффективное правительство? Большинство людей совершенно некомпетентно в подобных вопросах. Они лишь могут рассуждать в категориях: «Я слышал», «Всем известно», «Мне кажется».
■ спорные оценки стран. Тем более непонятно, как на 21 месте могла оказаться Греция с совершенно разрушенной экономикой и полностью неэффективным правительством? Очевидно, только из-за окружающей среды. Но тогда почему Россия и Китай, у которых и с экономикой, и с правительством все в порядке, оказались в конце списка – прямо перед Ираком?

И еще один момент, касающийся национальных симпатий и антипатий, набора предрассудков, стереотипов и прочих исторических и культурных ассоциаций. В общем, всего того, что принято называть ментальностью. Ведь не трудно предположить, что на вопрос о том нравится или не нравится та или иная страна , человек будет отвечать не всегда обдуманно. Мусульманин никогда не уронит репутацию страны своих единоверцев, католик также выскажется в пользу католической страны , человек из т.н. «Западного мира» поддержит свою цивилизацию. О беспристрастности в таком случае говорить совершенно не приходится.